Решение заявиться к Уэйду пришло как-то само собой. Питер, кажется, даже не останавливался, чтобы подумать над этим как следует, и только оказавшись на пороге скромной квартирки наемника и скрестившись донельзя усталым взглядом с одноглазым зайцем на его тапке, Паркер сообразил, куда его, собственно, принесло. Не дожидаясь приглашения и не утруждая себя излишними объяснениями, он просто ввалился через дверной проем, уронил рюкзак в коридоре и на автомате проследовал на кухню.
К себе домой вот так просто Питер сейчас пойти не мог. В таком виде – ну никак, вообще. Дома была его сердобольная тетушка, которая на постоянные его мешки под глазами-то жаловалась и все сетовала, что какой же он бледный и худой, все время где-то пропадает, плохо питается и будто совсем и не спит. Явись он перед ней вот такой, весь помятый и разбитый, с ссадинами и свежими кровоподтеками, ее бы, наверное, удар бы хватил. Паркер, правда, сам еще не успел заглянуть в зеркало, чтобы как следует оценить всю серьезность нанесенного его внешнему виду ущерба (и пока не особо рвался это делать, честно говоря), но и так прекрасно понимал, что тот был весьма внушительным, и что по приходу домой ему возможно предстояло много и безбожно врать.
Гостил у Дэдпула парень далеко не в первый раз, и за все эти разы он успел освоиться и уже в какой-то степени почувствовать себя тут как дома. Ну, или почти как дома. Кое-какие участки его квартиры он все еще предпочитал обходить стороной – черт его знает, на что в царящем тут бедламе можно наткнуться, уж лучше пребывать в блаженном неведении. В гостиной Паркер привычно забирается на диван с ногами, успев подобрать с пола джойстик от иксбокса. Вскоре рядом падает и сам Уилсон. Питер не сразу отвечает на его вопрос, он невольно дотрагивается кончиком языка до разбитой нижней губы, а затем морщится и недовольно сопит не менее подбитым носом.
– Очередной ненормальный, возомнивший себя царем горы. – Паркеру вообще на них шибко везло, он их буквально магнитом к себе притягивал, серьезно. Стоило ему только с горем пополам избавиться от одного такого, озлобленного на весь мир, решительно настроенного устроить полный дестрой и не стесняющегося в процессе перебить энное количество людей, так Паучок, кажется, даже костюм свой подлатать не успевал толком, как – кто бы вообще знал откуда – на смену предыдущему обязательно вылезал еще один ненормальный, ни по единому пункту не уступающий своему предшественнику. И почему-то все непременно сваливались прямехонько на его паучью голову – а сегодня так ей вообще как-то особенно досталось, и Паркер подозревал, что совсем не ласковая ее встреча с бетонной стеной, а потом еще – асфальтом при не особенно удачном падении, ничем хорошим для него не обернется. Как минимум сотрясение там какое-нибудь он себе уже заработал. – До этого был Носорог, сегодня вот – крылатый такой тип с куриными мозгами, – он морщит лоб, пытаясь вспомнить, – Стервятник, точно. Видимо, прозвище он себе под характер подбирал, – пытается пошутить Паркер, но устало трет глаза. – Кажется, пора выяснять из какого зоопарка сбежали эти звери.
На дальнейшее замечание Дэдпула паутиноголовый лишь вздыхает, не имея при себе никаких сил, чтобы заводить с ним разговор на эту тему. Злодея юный герой – действительно живехонького, разве что, пожалуй, не такого уж и невредимого – передал в надежные руки служителей порядка, и ему наверняка сейчас проводили увлекательнейшую экскурсию по Рейвенкрофту с конечной остановкой в его личной одиночной камере. С его собственной фамилией на дверце, окошечком для подачи пищи и всеми прочими прелестями – все как надо, словом. Там ему и место. И пока Пул говорит у него под ухом в два голоса и отвлеченно косит в его сторону, Паук с мрачным сосредоточением жмет кнопки джойстика в своих руках.
– Уже нет. Ты убит! – парирует Паркер его последние слова, издает короткий смешок, а потом переводит взгляд на Уилсона – посмотреть на его реакцию. Или точнее – чтобы в который раз полюбоваться на как всегда скрывающую лицо и все отображающиеся на нем эмоции наемника маску. Смотрит, любуется, значит, и при этом недовольно так хмурится.

– Да, конечно! – Паркер ухмыляется, завалившись на левое плечо, потому что правое болезненно заныло при соприкосновении со спинкой дивана. – Признай, ты просто играть не умеешь! Ты.. Я.. что? – но Уилсона уже и след простыл. Парень озадачено садится, чтобы посмотреть, куда он направился, и после смены положения из горизонтального в вертикальное что-то красное и вязкое быстро закапало ему на футболку, нещадно заляпывая изображенный на ней флаг – синий цвет на нем теперь как-то терялся за обилием красного. Питер негромко чертыхается, поспешно подносит к носу руку, стараясь не задирать сильно голову – знаем, плавали, школьные годы только так и проводили, привет, Флэш! – и озирается вокруг в поисках.. какой-нибудь.. салфетки. Ничего, да? Ну, в таком случае.. чего-нибудь там типа.. нет, бесполезно. Глядя на царящий кругом бардак, захотелось в голос рассмеяться, печально так.
Впрочем, Дэдпул не заставляет себя ждать и возвращается с уже знакомой аптечкой в руках. Решительно так убирает руки Паука от лица и при этом берет его в свои, разворачивая к себе. Питер послушно поддается, и в таком положении ему оказывается крайне трудно смотреть куда-либо еще, кроме как опять-таки хмуро уставиться на красно-черную маску наемника. На нее он и смотрит, и невольно так гадает над тем, что выражает сейчас под ней лицо Уэйда. Видел он его без маски, на самом деле, всего однажды, и то чисто случайно. И тогда, и уже после того случая, парень не раз пытался дать ему понять, не на прямую, а косвенно, намеками, что ему не важно, как он там выглядит под этой чертовой маской. Но то ли намеки его были неважнецкими, то ли Уэйд их просто не понимал, а может и не хотел понимать и только делал вид, что ничего не видит и не слышит, каждый раз начиная заливать в несколько голосов так, что Паркер быстро терял нить его повествования и от неловкости не знал, что делать и как быть, а в конце концов вообще пришел к выводу, что вот раз ему самому как-то надоело прятать от него лицо под маску Паука (потому что, ну, бессмысленно уже), так и Пулу когда-нибудь да надоест. Просто ему нужно больше времени. Сколько уже прошло? Куда больше года, наверное, а он до сих пор расхаживает при нем, иногда, как сейчас, чуть ли не полуголый, но постоянно с этой дурацкой маской на голове. И не надоело, вот ни разу. Паркеру же почему-то – да.
Парень ненароком пропускает мимо ушей информацию про свою грядущую дружбу с Логаном, но краем глаза успевает заметить в руке Уилсона нечто до безобразия розовое. Не успев даже дернуться в сторону, Паркер с прифигаченным к переносице до ужаса девчачьим пластырем вопросительно поднимает брови и смотрит на наемника с явным таким недоверчивым выражением, типа «сириасли? хэлло Китти?». Но почти сразу как-то примирительно вздыхает. Примирительно – потому что примиряться пришлось с мыслью, что ему еще с таким вот идиотским видом потом домой тащиться.
– Спасибо, – произносит, а затем отбирает у него перчатку и тщательно вытирает об нее запачканную кровью ладонь. – Америка. Капитан Америка, – машинально поправляет Уэйда Паркер. – И.. Мстители? Ты хочешь, чтобы я нанял Мстителей? Боюсь, у меня нет таких денег, – он шутливо улыбается. – Даже вот чтобы просто на пару часов «фрисби» одолжить, – паутиноголовый рисует пальцами кавычки в воздухе, а затем осторожно прибавляет на всякий случай. – И вообще, я не уверен, что они так работают.
Он отбрасывает перчатку обратно – на пол, и чувствует при этом легкий такой тычок от своей совести. Той, что обычно говорит голосом тети Мэй. Она бы его сейчас упрекнула. Но технически он положил перчатку на место, верно?
– Знаешь, тебе бы не мешало тут иногда прибираться, – задумчиво протягивает он, думая о том, что ни разу за то время, что он здесь был, общая обстановка в квартире Дэдпула ни разу не менялась. Да, может быть у него тут все расставлено по какому-то особому фэн-шую, но все-таки. А еще не мешало бы хоть иногда снимать эту свою маску, – хотелось добавить, но разговоры тут, похоже, были бесполезны. Паркер пару секунд смотрит на Уэйда, закусив нижнюю губу – что-то мучительно прикидывая. Ладно, может быть, выйдет по-другому. – Хочешь, я тебе даже помогу? Начнем с простого. Сначала мы избавимся от этого. – Питер протягивает руку и, ухватившись за маску красного, решительно стягивает ее с головы наемника, не давая тому времени на то, чтобы его остановить. – Я же говорил. Проще простого, – и самодовольно улыбается.

Вот знаете, временами, когда ляпнешь что-нибудь такое до умопомрачения нелепое и идиотское, и сказанного уже не вернуть. С Паркером такое частенько случается. С такой же частотой он делает все наобум. Захотелось ему как-то, значит, сигануть с крыши, чтобы проверить свои способности – он и сиганул. Захотелось вот стянуть маску с Дэдпула, непредсказуемого Дэдпула с голосами в голове и любовью убивать, который, при этом, все время ему решительно так в этой прихоти отказывал (не без причин же, наверное), – так почему бы, собственно, и нет! Так порой на него посмотришь со стороны – кажется, жить парнишке совсем надоело.
Но Паркеру на самом деле еще никогда особо не приходилось действительно опасаться за свою жизнь рядом с Пулом. Даже его паучье чутье давно на него забило, словно говоря Паучку – ну я не знаю, чувак, разбирайся с ним сам! И сейчас оно тоже упорно молчало, что, наверное, все-таки было хорошим знаком. Однако парень смотрит, пристально и сосредоточенно смотрит на лицо наемника и при этом отнюдь не рассматривает украшающие его шрамы, которые, возможно, притянули бы внимание любого, и, может быть, даже его самого в какой-нибудь другой ситуации, нет, – он смотрит, мучительно стараясь понять, чего от него ждать. И тот факт, что он не может прочитать на его лице ни единой определенной, понятной ему, эмоции, его немного.. пугал? Впрочем, пожалуй, гораздо больше его пугало то, что Уилсон молчал. В небольшой квартирке без неуемной болтовни Дэдпула стало как-то слишком тихо и неуютно.
Победоносная улыбка стерлась с его лица, рука, в которой он держал свой трофей, вяло опустилась. Паркер втягивает носом побольше воздуха, как-то порывисто вздыхает и облизывает пересохшие губы. Чего он ожидал? Наверное, что Пул рассмеется, сведет все в шутку, ляпнет что-нибудь про «смелого Паучка», ну или хотя бы потребует маску назад. Что угодно. Но не так, не ничего.
– Ты.. Я не хотел как-то обидеть, если что, правда. Даже в мыслях не было, серьезно. Просто ты ходишь в ней постоянно, и я подумал.. Точнее, видимо ни разу не подумал. – Парень нервно смеется и ерошит волосы на затылке, мучительно пытаясь найти слова, которые бы исправили положение, но создавалось впечатление, что Уэйд его даже не слышал. – Так что... прости, возможно, не сто-..
Его сумбурное извинение резко прерывается, и уже второй раз за сегодня Паркер встречается спиной с жесткой поверхностью дивана. Болезненно морщится при этом – тело его протестующе стонет от такого обращения после пережитой сегодня трепки – и его страх немного отходит в сторонку. Взъерошенный, смахивающий больше на подбитого, сердитого воробья, он недовольно косится на нависшего над ним Уилсона.
– Ну что? Ты хочешь чтобы я ее вернул? Мог бы и просто сказать. Вот, пожалуйста, заби-... – парень не успевает с раздражением ткнуть того в грудь его собственной маской – он вообще роняет ее от неожиданности – да и договорить опять-таки у него не получается. Пожалуй, морально Питер готовился к чему угодно, но как всегда просчитался уже тогда, когда просто попытался что-либо предугадать, позабыв с кем имеет дело.
Поцелуй, настойчивый и тягучий, напрочь выбивает из головы паренька все крутившиеся там до этого мысли, и даже ту самую, единственную разумную, которая назойливо стучала еще какое-то время у него в висках и замирающим голоском твердила, что что-то пошло совсем не так – даже ее удалось заткнуть. Паркер зажмуривается, поддается на легкое прикосновение, от которого по телу разливается приятное тепло, и отвечает на поцелуй, сначала неловко, осторожно и нерешительно, но затем смелее и напористее. Пожалуй, он все же соврал бы, если бы сказал, что не мог ожидать чего-то подобного от Дэдпула. Признаки и намеками были, и причем не мало и тех и других. Просто Питеру всегда как-то удавалось либо вовремя слинять, либо очень удачно «не заметить», либо свести все в шутку. А тут, ну, убегать уже поздно, когда вся мозговая деятельность в отключке, все огоньки в окошках потухли и те уже наглухо зашторены, не заметить – тоже уже не вариант, а шутить, когда чужой язык, казалось, пересчитывает у тебя во рту каждый зубок и щекочет при этом небо, просто невозможно. Да и будь Паркер с собой немножечко честнее, он бы может быть и признал, как услужливо подсказывала какая-то частичка его сознания – ему и не хотелось делать ничего из выше перечисленного.
Свой шанс вдохнуть как следует паутиноголовый потратил на болтовню, а потому вскоре ему совсем нечем дышать, он резко отстраняется – воздуха в легких остро не хватает. И еще, кажется, хоть немного здравого смысла. Да, вот его точно не хватает, где бы взять, черт побери. Он тяжело дышит и ошалело смотрит на Уилсона, прислушиваясь к бешеному ритму, с которым в висках отдается стук собственного сердца. А мысли в голове уже путаются и запинаются друг о дружку, но одна выступает ярче среди остальных, и звучит она примерно так – «тревога-тревога, срочное отступление!» За нее Паук и отчаянно хватается.
– Знаешь, мне уже пора.. идти, да, точно. - Красный и сконфуженный, Паркер поспешно отводит взгляд, одергивает задранную футболку и пытается выползти из-под накрывшего его своим телом Уилсона, с завидным усердием вжимаясь в подлокотник дивана и грозя в конечном итоге перевалиться через него на пол. Попутно он лихорадочно обводит взглядом комнату и, подумав так, добавляет. – Я обещал. Тете. Она будет волноваться.

Минуло уже две недели, Дэдпула не было видно нигде на горизонте, и Паркер в какой-то степени только вздохнул от этого с облегчением, потому что ну не знал он просто, как себя теперь с ним вести при встрече. Он и не помнит уже толком, как именно выбрался тогда из квартиры Уилсона – с затуманенным рассудком и бесконечно смущенный. Помнит, что сил переодеться в костюм потом он в себе не нашел, а потому просто, по старинке, вышел на станцию метро, ввалился в полупустой вагон и привычно так распластавшись на спине на свободном пошарпанном сидении, в таком положении и без лишних приключений доехал до дома. Усиленно еще при этом стараясь не думать, не думать, не думать. Благо занять себя в течение этих двух недель, чтобы старательно вымести все лишние мысли из головы, у него было чем. Как всегда, впрочем. Жизнь героя она такая. Нескучная. Ну или скорее – выматывающая. Как-то больше похоже на правду. О чем-то левом думать вообще некогда. Даже если мысли эти чересчур навязчивые..
Сегодня же был вроде как выходной, но и он начался для Питера раньше положенного – радиоприемник в его комнате заверещал еще когда не успело толком посветлеть за окошком – вот в такую неприличную рань всякие там умники решают грабануть банк. Или не банк. Паренек, даже не расслышав спросонья и половины того, о чем трещали полицейские, просто уже на автомате натянул костюм Паука и вывалился в окно. Разобраться с этим самым ограблением (или не ограблением вовсе) получилось довольно быстро, но затем нашлось еще вагон и маленькая тележка всяких дел, мелких и не очень, которые практически весь оставшийся день притягивали к себе внимание паутиноголового, не позволяя тому вернуться в теплую постель и благополучно досмотреть сны. Такие дела как вот, например, эта развеселая компашка, вызвавшая его неподдельный интерес хотя бы вот даже одним своим вооруженным до зубов видом. В приличном обществе так не ходят, совсем. Трое против одного – расклад, конечно, что надо, но гораздо лучше чем против одной гигантской ящерицы. Просто поверьте на слово.
– Эй, ребята, я так не играю. Я на вашу вечеринку через пол города добирался, чтоб вы знали. А вы! – С чувством, голосом человека, глубоко обиженного несправедливостями этой жизни, сообщает им Паркер и с таким же чувством потом ловко уворачивается от пуль. – Ладно-ладно, признаюсь, приглашения у меня действительно не было. Но мы же вроде уже определили, что эти ваши игрушки бесполезны. – Паркер пускает паутину, вытягивает из рук стрелявшего пистолет и благополучно перекидывает его за край крыши, но в следующую секунду ему уже приходится уворачиваться от целой обоймы, заботливо выпущенной в него уже другим товарищем. – Серьезно?
Впрочем, примерно на этом моменте вся эта оживленная беготня по крыше как раз резко прекращается, потому что все четыре головы поворачиваются в сторону выбитой двери, в которую на крышу вламывается Дэдпул.
– О нет, – только и успевает произнести себе под нос Паркер и даже не успевает как следует урониться лицом себе в ладонь, как контроль над всей ситуацией поспешно уплывает из его паучьих лапок под влиянием нового непредвиденного фактора в лице наемника. Все трое негодяев, которых он старательно так пытался для начала хотя бы обезвредить, а потом уже подумывал над тем, чтобы как-нибудь там их изловить, прямо на его глазах превращаются в три жалкие жертвы, с которыми Уилсон расправляется как нечего делать. Временами, сидя с ним на крыше какой-нибудь высотки или там играя в приставку у него дома, Паркер имел привычку забывать, чем на деле он зарабатывал себе на жизнь и какие ужасные вещи мог вот так просто, шутя и будто забавы ради, вытворять. А потом обязательно случалось что-нибудь вот в таком духе. Они вдвоем – уже одни – на крыше, и три трупа на его счету. Романтика.
Питер собирался было пойти посмотреть, что происходило внизу – а судя по обилию доносившихся оттуда голосов, вокруг трупа там уже успела собраться не хилая такая толпа. Но не успел сделать и пары шагов по направлению к краю, как оказался прижат к стене, снова попадаясь в ловушку цепких рук Уилсона. Он инстинктивно вжимается в стену, на какое-то время, кажется, переставая даже дышать – чего-то именно такого он и опасался при их новой встрече. И, пожалуй, будь ситуация немного другая, он повел бы себя совсем иначе. Сейчас же, с двумя трупами поблизости и одним там, внизу, Паркер с секунду молча смотрит на Уэйда, пытаясь, наверное, понять, насколько он это все серьезно, а потом так же молча, но смачно и от всей души, припечатывает правым кулаком в нос наемника, одновременно юрко уходя в сторону и высвобождаясь из его хватки.
– Когда минуту назад я не кинулся радостно навстречу твоим раскрытым объятиям, стоило уловить намек, – бурчит он, тряхнув кистью с занывшими костяшками пальцев. Паркер не знал зачем он ляпнул именно это, потому что ударил Пула он совсем не по этой причине. – Что ты здесь забыл? – Он мрачно хмурится под маской. – Я бы и сам прекрасно справился. Какого черта ты вообще ввязался?! – Остро хотелось ударить его еще раз. Пару раз. Или сбросить с крыши. Вслед за тем парнем, которому он только что прострелил голову. Двенадцать этажей, тут даже совсем не высоко, он бы оправился в считанные секунды. В отличие от того бедолаги, которого теперь будут соскребать с тротуара внизу. Пока еще совсем издалека, но до чуткого слуха Паучка уже доносился знакомый звук сирен.

Паркеру просто, казалось, левая пятка подсказывала – уж слишком чесалась – что пора дать деру. Сигануть так с края вниз, пока красный не успел спохватиться, и на паутине убраться подальше, – а если бы сильно повезло, даже зеваки внизу бы ничего не заметили. Но он зачем-то все стоял и слушал Уилсона. А тот все говорил и говорил. И тут хотелось бы прибавить еще, что Питер как всегда не понимал ничерта, о чем именно – очередной бред сумасшедшего, мол. Но нет, не в этот раз. А потом он еще затянуть себя с крыши на лестничный пролет позволил. Идиот, короче.
Но пойти против факта было сложно. Что-то крепко и неумолимо держало паутиноголового на одном месте – и там, на крыше, и здесь – в неясном полумраке, опершись одной рукой о перила и глядя наверх, на мечущегося там Дэдпула, отчаянно до него пытающегося что-то донести. Уэйду, может быть, и не удалось бы провернуть свой этот трюк с поспешной сменой локации, – и в этот раз он наверняка бы получил не только в нос – не впади Питер в какой-то непонятный для него самого ступор. То ли слова Уэйда так подействовали, то ли тот голос, которым он все это говорил, полный досады и, если ему не померещилось, даже с намеком на раскаяние. Или, возможно, то, как наемник крутился по тесной лестничной площадке, борясь то ли с самим собой, то ли со своими голосами, чтобы закончить мысль. Или вот эта еще просьба под конец. Или все вместе. Кто бы подсказал, черт побери.
И Паркер под конец неуверенно так опускает взор, рассматривая сначала облупленные стены, а потом собственные ступни, и решительно не зная, что бы такого выдать в ответ. Не находя слов и не решаясь их вообще как следует поискать из опасения, что он там мог бы выискать. Черт его вообще знает, что ему на самом деле было нужно. Пару недель назад он бы, наверное, смог с уверенностью ответить на этот вопрос, но теперь окончательно терялся. Мысленно парнишка отмечает, что злость его куда-то ушла, причем уже давно, оставив после себя какую-то непреодолимую усталость. Он стягивает с лица маску, что, может быть, было немного опрометчиво – а если кому-нибудь все-таки вздумается хорошенько прочесать лестничную клетку? Неплохая новость из всего этого бы вышла. С крыш домов летают трупы. И его фотография на передней-то полосе. Старина Джей Джей после такого, должно быть, свалил бы в отставку, лишенный дальнейшего смысла жизни.
Впрочем, паучье его чутье услужливо молчало, а значит, пока что, видимо, никому не пришло в голову сюда соваться. Питер неохотно позволяет себе расслабиться и с удивлением обнаруживает, как до этого была напряжена каждая мышца в его теле. Как-то устало вздыхает и молча усаживается на первую ступеньку следующего лестничного пролета, слегка привалившись плечом к стене. И ждет – пока спустится Уилсон. Даже не глядя на него, уверенный, что тот не заставит себя ждать. Махать кулаками-то Паркер уже больше вроде как не собирался.
– Как думаешь, сколько им понадобится, чтобы все там утрясти? – Спрашивает он зачем-то, совсем не в тему, когда красный опускается рядом, и задумчиво поглядывает куда-то вверх – в скрытый в полумраке потолок, при этом прицельно щурясь. Попадаться на глаза кому-либо действительно не хотелось, а потому придется переждать, пока полиция и репортеры сделают свое дело.
– Так говоришь, это было свидание? – Паркер и не знает толком, про какое из внезапно целых уже двух спрашивает, наверное – про оба, и невольно при этом улыбается – сама мысль звучала как-то странно у него в голове и теперь вот – озвученная, у него на языке, и он пока не может решить, как на деле к ней вообще относится. – Я и не знал, мог бы хотя бы предупредить заранее. – Добавляет он с шутливым упреком, задумчиво чешет щеку и поворачивает голову, чтобы взглянуть на Уилсона. Тот сидел перед ним без маски, что само по себе уже было довольно непривычно. Лицо его было перепачкано кровью, которую он так старательно до этого по нему размазал, и Паркер неловко и осторожно дотягивается до него рукой и тыльной стороной пальцев пытается стереть оттуда засохшие кровавые разводы. Вышло как-то не особо, и парень хмуро сводит брови на переносице. – Прости.

– Откуда? У меня далеко не на каждой крыше по рюкзаку на такой случай припрятано. – Мрачно припечатывает Паркер. – Или ты думаешь, я ношу ее под костюмом. – И сразу неловко затыкается, отчасти еще потому, что Уилсон в этот момент перехватывает его руку, а потом вертит в своей, разглядывает там чего-то, словно у него там не ладонь с пятью пальцами, как у всех нормальных людей, а действительно паучья лапа выросла. И парнишка не находит в себе решимости ее отдернуть или даже что-нибудь сказать, в смятении поглядывая на лицо наемника, пока тот сам в конечном итоге не выронил его руку вместе с отделенной от нее в процессе перчаткой.
– Было бы, да. Забавно. – Соглашается он как-то на автомате, получив назад предмет своего гардероба и тут же старательно натягивая его обратно на себя. – То есть.. сложно, конечно, представить тебя, распевающим серенады под окном. – Паркер с сомнением так смотрит на Уилсона. Пытаясь, видимо, представить его под своим окном. С этой его ухмылкой и катанами за спиной. И пока он задумчиво пририсовывал Дэдпулу у себя в голове букет и гитару, сам наемник уже успел спуститься на целый пролет и вместо роз и серенад, порывался испечь ему блинчики. То есть, конечно, не только ему, что за эгоизм, – еще тете Мэй, конечно.
– Договорились. – Без каких-либо колебаний говорит ему Питер и только потом невольно призадумывается над тем, как бы он представил бы вообще Уэйда своей тете. В голове от этой мысли образовалась какая-то совсем печальная пустота, и Паучок решил, что в любое ближайшее время он этой встречи постарается не допустить. И не совсем в ближайшее, наверное, тоже. А блины он ей так передаст, если что. Хотя, конечно, вопрос с блинами тоже весьма спорный – они подразумевали лишние объяснения, а лишние объяснения – это лишнее вранье, то есть вообще конкретно ему – незачем. – На следующем свидании – с тебя блины. – Добавляет он шутливо. Или даже не шутливо. Собирался вот по крайней мере съюморить – по старой привычке то есть брякнул, но если раньше он мог вот так просто сказануть при Килсоне все, что угодно, особо об этом не задумываясь (будто за ним вообще когда-то водилась подобная привычка), то сейчас чувствовал, что эти его «шуточки» воспринимались совсем по-другому даже им самим. Возможно, он только что согласился на что-то. Возможно, он был даже не против.
Дернувшись, Паук тоже вскакивает со насиженной ступеньки и вдумчиво чешет затылок, приходя к выводу, что наговорился вдоволь про свидания и пора сменить тему. Наверное, самое время сосредоточиться на насущной проблеме – вон Уилсон уже засобирался выйти в люди, маску обратно натянул, того и гляди катанами махаться опять начнет. Да, точно. Копы. Репортеры. Трупы.
– Разберусь. – Разом посерьезнев, насколько он это вообще умел делать, эхом повторяет Паркер. – Каким образом ты собрался с ними разбираться? – Он настороженно косится на наемника – кто бы знал, чего от него ждать. Было у Паркера вообще такое подозрение, что по большей части тот и сам был не в курсе. Но один раз Красный уже сегодня «разобрался» – чисто в своем стиле, так, как он это умел и привык делать. Вышло, конечно, очень эффективно и все дела, но второго такого раза паутиноголовый не допустит. – Я надеюсь, ты не собираешься идти один. – Прибавляет он, неторопливо спускаясь к нему. – Правда, рюкзак я свой оставил в нескольких кварталах отсюда, а выйти так – не вариант. – Тут он, застыв ненадолго на одной ступеньке, задумчиво оглядывает лестничную площадку, будто ожидая найти здесь какой-нибудь завалящийся носок, который решит все его проблемы разом. Носка не нашлось, но дельная мысль в голове все-таки образовалась. – На первом этаже должна быть прачечная. Пошли. – Выдает он и, не дожидаясь реакции от Уилсона, припускает вниз по лестнице, попутно тоже натягивая на голову маску. На всякий случай.
Как можно быстрее скатившись по ступенькам с двенадцатого этажа на первый, и к своей удаче не повстречав ни единой живой души (наверное, все жители дома прилипли к окнам, наблюдая за разворачивающимся внизу действом), парень отыскал внизу нужную дверь. Огляделся, заглянул в сиротливо оставленную кем-то корзинку с одеждой для стирки, залился густой краской под маской и прошел мимо – вряд ли женское белье ему чем-то поможет. В одной из сушилок он нарыл-таки штаны и серый худи. За пару секунд нацепил их на себя поверх костюма и, спрятав маску в карман, натянул на лицо огромный капюшон, оказавшейся, пожалуй, на размерчик, если не два, больше чем надо худи.
– Лучше, чем ничего. – Буркнул себе под нос и развернулся к Уилсону, как-то нетерпеливо вздыхая. – Какой план-то? – Интересуется Паркер, засовывая руки в карманы, и тут же себя одергивает. Нет, не так. – У тебя вообще есть какой-нибудь план?

Просто выйти отсюда. Он собирался «просто выйти». Паркер недоверчиво так моргнул, вздергивая брови и считая, наверное, что ослышался. Точно ослышался. Капюшон, накинутый на его голову, был слишком большой и плотный, так что слова, произносимые Уэйдом видимо долетали до него в сильно искаженном варианте. Парнишка сначала хмуро так смотрит на Уилсона, пока тот стягивал с него перчатки, которые паренек в нетерпеливом волнении позабыл снять, а затем перехватывает его руку за запястье, когда тот щелкает его пальцем по носу, понимая, что далеко не уверен, насколько вообще доверяет этому его «постараюсь никого не убивать». Звучит обнадеживающе, ничего не скажешь. Выпускать его за дверь в одиночку уже не казалось такой хорошей идеей. Или, точнее, теперь это вообще не казалось хорошей идеей. Но передумывать, кажется, уже было поздно, да и альтернативного варианта как на зло придумать не удавалось. И с запозданием к Паучку еще приходит мысль, что ожидать от Дэдпула хоть какого-то там плана, на самом деле, напрасно. Ну то есть он, наверное, мог бы ради спокойствия Паркера сочинить что-нибудь, но сам Паркер был уверен, что сделает он все равно все по-своему – так, как ему вздумается.
Паутиноголовый неохотно отпускает руку наемника, и как-то обреченно при этом вздыхает. Ну, что тут сделаешь-то, в самом деле.
– Не натвори там ничего, ладно? – Бурчит он наконец, и его так и подмывает мрачно припечатать – например, что-нибудь такое, за что потом непременно огребешь. Но угрозы – это как-то совсем не в его стиле. Впрочем, подведи его Пул, Питер мысленно дал себе твердое обещание притащить его обратно на эту чертову крышу и скинуть оттуда, как и хотел. Несколько раз подряд причем, пока не надоест.
Слова Уэйда про героя и награду не сразу дошли до Паучка. Он и не понял вообще сначала, что тот оказывается про себя это говорит, да еще и со всей серьезностью. Наверное, потому что ну не получалось у него никак уложить эти два не сочетающихся у него в голове понятия вместе. Дэдпул. Герой. Нет, никак. Поэтому-то и благополучно прохлопал ушами свой шанс увернуться, дернуться в сторону или хоть как-нибудь там вообще пошевелиться, когда Уилсон бесцеремонно подтянул его к себе. Вот от таких поползновений в его сторону со стороны Красного и должно предупреждать его паучье чутье, а оно по-хамски дрыхло сейчас, как, впрочем, и в любое другое время, потворствуя всему, что бы там ни учудил Уэйд. Это просто какой-то сговор, короче.
Однако сам Паркер тоже не выказал никаких признаков протеста (не потому что покладистый такой – не дали, не успел), удивленный, возможно, еще мягкостью поцелуя, так отличающегося от того, что случился на том дурацком диване, от мысли о котором до сих пор предательски горели уши. Но нет, уже пострадавший сегодня нос наемника остался цел, как и другие немаловажные части его тела. Паркер лишь отстранился, закатил глаза на его комментарий и проводил «героя» мрачным взглядом.
– О, я почему-то уверен, что удача не тебе понадобится.
Задерживаться здесь не хотелось, а потому сам он выскользнул за дверь почти следом, торопливо отсчитав в голове до двадцати, чтобы дать Уилсону хоть какую-то фору. Оказавшись на улице, парнишка, согласно всем канонам жанра, засунул руки в широченный карман худи, поправил капюшон, спуская его еще ниже, ссутулился, стараясь казаться как можно незаметнее, и, лишний раз не озираясь по сторонам, торопливым шагом ушмыгнул в ближайшую подворотню. Усердно так при этом еще стараясь особо не вслушиваться в происходящее и то и дело одергивая себя от навязчивого желания выискать глазами Красного и посмотреть, что он там вообще вытворяет.
Пожалуй, нет ничего плохого в том, чтобы разок поверить ему на слово, верно?
Паркер был уже в паре кварталов от места происшествия и как раз мучительно пытался вспомнить точные координаты местоположения рюкзака с собственной одеждой, когда за его спиной отчетливо прогремел первый взрыв.

Впрочем, как тем же вечером передали по новостям, все оказалось гораздо лучше, чем уже успел себе обрисовать в особо живописных красках Питер. Ни единой жертвы, хотя койки больниц, конечно, и пополнились десятком новых пациентов. Ну и не без материального ущерба городу обошлось еще, разумеется, как же без этого. Сидя с ногами в кресле и уронившись затылком на его спинку, Паркер неопределенно хмыкнул, досмотрев новостной обзор до конца. Устало потер глаза, покосился на часы. Тетя Мэй уже спала – ее ждала утренняя смена, и свет во всех комнатах в доме уже был выключен, в том числе и в гостиной, где перед светящимся экраном телевизора и расположился паутиноголовый после изнуряющего «рабочего дня», который на той злополучной крыше потом отнюдь не закончился.
Парнишка оставил пустую кружку от чая в раковине на кухне, широко зевнул до хруста в челюсти и пришел к порадовавшей его самого мысли, что и Человеку-Пауку иногда стоит делать перерыв на сон. Наспех приняв душ, он вернулся в свою комнату, разместил полицейский радиоприемник на прикроватной тумбочке, подвинув при этом будильник, почти уже с закрытыми глазами, в темноте, стянул с себя одежду и, мысленно понадеявшись выкроить хотя бы парочку часов, прежде чем его оторвет от нее очередная экстренная или не очень ситуация, устало свалился на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Сон окутал его почти мгновенно, Паркер успел лишь неуверенно так подумать напоследок, что, возможно, за ним теперь числился должок перед Уилсоном.

Паркеру вообще редко удавалось провести в обнимку с подушкой хоть скольким-то больше, чем парочка каких-то жалких часов. Иногда – и того меньше. А уж бесчисленные бессонные ночи, проводимые то на крышах высоток, то в самом низу, в грязных переулках, так вообще занимали особое место в его сердце. Просто так повелось – стоило только юному герою устало урониться на постель, как уже приходилось с нее энергично подбираться обратно, ни свет, ни заря, натягивать на себя красно-синий спандекс и, с выражением готовности ко всему (или все-таки обреченности?) на лице, спешить на зов очередной опасности, выпрыгивая из окна и надеясь при этом на лучшее – что в своем полусонном состоянии он не сшибет ненароком какого-нибудь несчастного прохожего, например, или там, что сам смачно не вмажется в стену или чье-нибудь окно. Прецеденты случались, не раз, и всякие. И если кто-то до сих пор считает, что все супергерои – эталоны совершенства и все-то у них всегда получается, то этот человек явно еще не встречал Паучка с его безмерным везением.
Короче говоря, такие вот моменты были просто бесценны, и каждый раз добираясь до кровати, Паркер благодарно так вырубался от слова начисто и спал глубоким сном младенца. Поэтому, видимо, его ни разу не потревожил незваный гость, заявившийся к нему на утро через окно и решивший навести в его комнате свои порядки. Он спал еще какое-то время даже после того, как тот завалился рядом, но в конечном итоге все же медленно перевалился на спину, потягиваясь и сонно потирая глаза. Все бы хорошо, но слух его остро резала такая непривычная утренняя тишина – ни тебе противного писка будильника, ни голосившего об очередном бедствии полицейского приемника. Совсем ничего. Кто-то бы сказал – ну и что ж плохого-то? Паркер же немножко насторожился даже.
Он осторожно убирает от лица руку, неохотно открывая глаза, и почти сразу сталкивается взглядом с развалившимся на его кровати Дэдпулом. Озадаченно при этом сводит на переносице брови, мысленно силясь собрать по слогам хоть один вопрос, из того водоворота, что образовался у него в голову при его виде.
– Уэйд? Что.. – Голос хрипит после сна, и Паркер замолкает. Облизывает сухие губы, проводит ладонью по лицу, словно пытаясь снять с него остатки дремоты и заставить себя соображать яснее. Пару раз еще сонно моргает, будто думая, что картинка перед глазами пропадет сама по себе, оказавшись всего лишь странным наваждением. Но устроившийся у него под боком наемник, кажется, никуда в ближайшее время пропадать совсем и не собирался.
Парнишка отрывает взъерошенную голову от подушки и приподнимается на локтях, с усилием фокусируя все еще подернутый сном – и все еще немного недоверчивый – взгляд на Уилсоне.
– Что ты здесь делаешь? – Озвучивает он наконец, пожалуй, главный мучающий его в данный момент вопрос, по-прежнему с легкой хрипотцой в голосе. – Как ты сюда вообще попал? И.. Ты в курсе, сколько сейчас времени? – Вопрошает и только затем сам озирается по комнате в поисках будильника – проверить. Находит почти сразу, но на экране того по какой-то неясной причине не отображалось ровным счетом ничего. Паркер хмурится еще больше и переводит взгляд на зашторенное окно, пытаясь понять, какое там за ним сейчас время суток. То ли поздняя ночь, то ли ранее утро – так просто и не определишь. Где-то на задворках сознания уже закралась мысль, что что-то тут все-таки было не так, но что именно все еще заспанный Паучок никак не мог определить, и, пока, откровенно говоря, не особо желал заниматься какими-то там выяснениями. – Рано. Чертовски рано для походов в гости, вот сколько сейчас времени. – В итоге услужливо подсказывает паутиноголовый правильный ответ на собственный вопрос, недовольно вздыхает и откидывается обратно на подушку, вперив задумчивый взгляд в потолок. Как-то запоздало к нему приходит мысль, что наемника вряд ли вообще заботят подобные мелочи жизни. Он бы, наверное, и ночью явился, если бы приспичило. И это вызывало совсем другой вопрос, ответ на который Паркер и не знал, честно говоря, хочет ли вообще услышать. Но не спросить он просто не мог.
– И как давно ты здесь вообще.. находишься?

– Непременно, да. Извинюсь, – эхом отзывается Паркер, рассеяно думая, что ни о каких цветах тетя Мэй от него уж точно не услышит. Одновременно он настороженно прислушивается к звонкой тишине, царящей в доме. Судя по всему, тетя либо уже ушла, либо еще не вставала – одно из двух. И, насколько он мог судить, никакие наемники, карабкающиеся по наружной стене, ее тоже не потревожили – в противном случае, Питер бы наверняка уже был бы в курсе. Что ж, уже хорошо.
Ну или как, хорошо. Спорный вопрос вообще. Что делать с развалившимся на его кровати Уилсоном, Паркер не знал. То есть, конечно, вообще-то прекрасно знал, но почему-то до сих пор не удосужился сделать то, что от него требовалось – Пул так и не отправился обратно, в клумбу под окном, к обиженным им цветам и вообще был целый и невредимый, и вот еще теперь, кажется, на полном серьезе, предлагал ему поспать. Уточнять, какого черта он вздумал притащиться через весь город сюда, чтобы выспаться не у себя дома, а в его, Паркера, кровати, паренек не стал. Ему стало ощутимо неловко уже от одной мысли, что наемник находился тут какое-то неопределенное время, пока сам он безмятежно посапывал в подушку, видя сны о спокойных деньках. В чем, спрашивается, вообще польза от его паучья чутья? Нет, серьезно, какой от него толк, если вот такие сомнительные личности могли легко и просто проникнуть к нему домой, пока он спит, да еще и улечься у него прямо под носом, ни разу в процессе его не потревожив. Ладно, возможно, в каком-то смысле Уэйд уже перестал быть для него такой уж сомнительной личностью, – по крайней мере, те времена, когда Паучок, едва завидев на горизонте силуэт наемника с катанами за плечами, ополоумев несся в противоположную сторону, уже давно прошли. Но все-таки!
– Я уже и не хочу спать. Совсем. – Говорит, честно моргнув, и едва подавляет в себе острое желание снова сладко прихрустнуть челюстью в очередном зевке. Но Уилсона видимо совсем не заботило, чего ему там хочется или нет, и пока Паркер усиленно боролся с самим собой, безуспешно пытаясь вытряхнуть из головы остатки сна, и более-менее разумно уже размышлял над тем, что надо бы как-то встать, пойти одеться и перевести разговор в другое русло, – причем желательно, чтобы это русло располагалось подальше от кровати, – наемник сначала говорит что-то про плюшевых мишек (какой-то отвлекающий маневр, не иначе), потом бесцеремонно стягивает с него одеяло, а затем и вовсе ловко утягивает к себе, крепко при этом прижимая.
Уж больно Красный в последнее время повадился вот так просто нарушать его личное пространство (если он вообще знал о том, что это такое), отмечает про себя встрепанный и застигнутый врасплох Паркер и весьма заметно при этом напрягается – что-то подсказывало, что пора бы прибегнуть к такому беспроигрышному на его взгляд плану А. Закрепить, так сказать, вчерашний урок на крыше. Но теплое дыхание наемника как-то на удивление приятно щекотало шею, посылая мурашки по всему телу, и паренек даже, казалось, на время затаил дыхание, вместе с Уилсоном пересчитывая собственные позвонки и едва не зажмуриваясь, как сонный кот, от легких прикосновений к затылку. Паутиноголовый был абсолютно уверен, что если бы он захотел, то легко бы выставил Уэйда. Прямо за дверь. В смысле, окно. Пожалуй, не так драматично, но тоже сойдет. И, возможно, он так и поступит. Возможно, вот прямо сейчас. Или чуть погодя – вот буквально через минутку. Но вместо этого Питер необъяснимо тянет, сам не зная, почему, вместо каких-либо конкретных действий производя не особенно усердные попытки вывернуться из объятий и при этом позволяя Уилсону прижать его к себе теснее.
– Не отпустишь – почувствуешь на себе доказательство моей, – бурчит он в ответ, правда как-то не слишком уверенно. – Тебе не понравится, точно говорю. – Прибавляет, но выворачиваться перестает. Сейчас был бы очень кстати какой-нибудь внезапный вызов по полицейской рации, чтобы найти повод разом подобраться и выпихнуть отсюда Пула, потому что сам Питер, кажется, не справлялся. Он коротко вздыхает, слегка разворачивается, наваливаясь тому на грудь, и с пару секунд смотрит на Уэйда, пытаясь найти в так некстати опустевшей голове хоть какую-нибудь мысль, за которую можно было бы уцепиться. – Ты.. Ты кстати так и не сказал, зачем вообще пришел. – Выдает внезапно даже для самого себя Паркер и хватается за эту мысль как утопающий.. как уже почти утопший, приметивший поблизости бревно. – Что тебе понадобилось в такую рань? – Главное только теперь, с его-то удачей, не заехать себе этим бревном по лбу и еще стремительнее не уйти ко дну.

Ну, вот оно, да. Он сам напросился, конечно. Надо же было спрашивать. Кто-то вот умеет молча взять и сделать, а Паркеру надо обязательно сначала ляпнуть что-нибудь, потому что не думает совсем и в целом по-другому не умеет, а уже потом.. Ну, то есть, потом уже.. А что потом он еще не придумал в общем. До сих пор. Он немножко потонул в словесном потоке, вываленном на него Уэйдом, а он был тот еще мастер потрепаться. Питер, как всегда то бывало, поначалу честно старается не упустить ничего лишнего, навострив уши, но уже вскоре благополучно перестает за ним поспевать, буквально физически ощущая, как туго стал идти мыслительный процесс, застопоренный обилием информации, которую он и не успевает уже тщательно фильтровать на наличие хоть какого-нибудь в ней смысла. Пару секунд он даже честно пытался провести параллель у себя в голове между присутствием в его комнате наемника и возможным улучшением его режима сна. Но то ли он смотрел на этот вопрос с какой-то не той стороны. То ли упустил из внимания некие важные для его полного рассмотрения факты. То ли взгляд его был лишен необходимой, кхм, оригинальности, но, короче говоря, довольно быстро он потерял к нему всякий интерес, так и ни к чему в итоге не придя. Не первый раз за сегодня уже, между прочим. Входит в привычку, по всей видимости.
При этом ощутимо отвлекает парнишку не только неуемная болтовня наемника, но и прожигающее дырки на его шее чужое дыхание. Паркер так был абсолютно уверен, что у него там уже какой-нибудь ожог третьей степени образовался. Возможно, не один. В ушах при этом неслабо позвякивает, каждый раз когда он напрочь забывает выпускать из легких воздух, и он жмурится – жмурится ли от еще не спавшей сонливости или от всех этих ощущений – не понятно. Или понятно, но просто не хочется об этом лишний раз задумываться. А, наверное, следовало бы – да-да, следовало давно включить мозги, и тогда бы, возможно, паутиноголовый не испустил бы этот прерывистый вздох, внезапно чувствуя чужую руку там, где ей быть не положено. Он слишком поздно перехватывает ее под локтем, недоверчиво вскидывая брови. Недоверчиво – потому что ну не мог же Уэйд этого сделать, серьезно. Всякое бывало, да. Какими только оттенками красного в его присутствии Паркеру не приходилось заливаться за всю историю их знакомства. Но такое – впервые. Уилсон ведь наверняка же знает, что Питеру придется сейчас сломать ему эту самую руку. Точно, знает. Точно, придется. А ведь не сказать, что ему так уж хочется это делать. Почему? Да просто потому, что ему никогда не доставляли удовольствия любые проявления насилия, вот почему. Что за идиотский вопрос. Даже отлавливая плохих парней, Паучок всякий раз предпочитал ограничиться припаутиниванием их вверх тормашками к какому-нибудь одинокому фонарю, и прибегал к пути карательного кулака лишь при исключительно острой нужде. В этом все и дело, да. Вовсе не в сладостно тянущем напряжении, так некстати образовавшемся внизу живота, с которым паутиноголовый не мог ровным счетом ничего поделать. Нет, это здесь вообще не при чем. Что б вы знали, Питер просто не любит ломать людям руки, и только поэтому несколько ослабляет хватку. Только. Поговорим о прелестях самовнушения.
– Уэйд, ты.. – Тихо и надломлено говорит и замолкает, облизывает пересохшие губы. Паркер и не уверен, что именно хочет сказать. Осыпать ли градом нелестных слов, озвучить еще одну слабенькую пародию на угрозу или попросить помочь ему найти причину, какой-нибудь притянутый за уши предлог позволить происходящему идти своим чередом. Или, может быть – все сразу, потому что сам он никак не мог определиться. Но голос все равно сбивается очередным рваным вздохом. Шумно втягивает носом воздух. – Ты спятил, – наконец убежденно полу шепчет, полу шипит сквозь зубы, и только потом понимает, кому это говорит. Правильнее было бы сказать по-другому – как-никак, здравый смысл, похоже, покинул его самого. Ударить или поддаться – тот же выбор, что был у него тогда, в квартирке Уэйда. И снова он делает неправильный. Или все-таки правильный? Он уже безнадежно запутался и, возможно, так оно и надо, так и должно быть, потому что того назойливо жужжащего в голове голоса, твердящего, что что-то опять идет не так, сейчас не было. Может, он стал немного тише, заглушенный звоном в ушах. Или пропал, или Паркер просто уже его не слышит. Затылком он чувствует плечо Дэдпула и снова поворачивает к нему голову, силясь сказать что-то еще, но вместо этого слепо ткнувшись куда-то губами и смазано попадая в подбородок – кажется, Питера уже и не заботило, что тот самый голос мог бы ему сейчас сказать.

У Паркера уже и не было никаких сомнений по поводу того, кто именно тут спятил, потому что он, кажется, явственно чувствует, как потихоньку сходит с ума. Он может, конечно, ошибаться, потому как испытывать подобное раньше ему не доводилось – ощущение, мягко скажем, было в новинку, но как по-другому назвать то, что с ним творилось и как объяснить все его последние решения, Питер просто не знал. А так, вполне легко было свалить все на внезапное помешательство. Да-да, точно. Как же он мог его побороть, если и предвидеть что-то подобное никак не мог. Помешательство, оно ведь, знаете ли, несколько непредсказуемо и посещает вас совсем не по заведомо согласованному расписанию.
Паркер все еще хочет что-то сказать, что-нибудь ответить, продолжить уже такой бессмысленный разговор, – какие-то слова все еще назойливо вертелись на языке, и он смутно перебирает их, пытаясь разложить в таком порядке, чтобы самому осознать их смысл, но свербящее в висках «Да, и я кажется тоже» и следующее за этим «Ну и хорошо» упорно звучало как-то неправильно, совсем неправильно у него в голове, хоть и, как подсказывала ему какая-то частичка подсознания, весьма себе правдиво. От этой мысли становилось непереносимо жарко и еще неловко – ну, то есть, еще больше, чем до этого. Щеки горели, уши теперь – тоже, да и образовавшийся внизу живота пожар на месте также не остановился, так что нестерпимо жарко было уже везде. Вот бы кто-нибудь открыл окно, или еще лучше – выплеснул на него ведерко ледяной воды, да желательно не одно, чтобы прошибло как следует. Может быть, хоть так получилось бы привести его в себя.
Как вообще так случилось, что Паркер наплевал на всякий здравый смысл и вместо того, чтобы привычно оттолкнуть, вывернуться, как-то уйти от излишних прикосновений Дэдпула, сейчас наоборот – охотно поддается им навстречу, словно ему все мало, невольно прогибается и подставляется. В каком месте он повернул не в ту сторону, когда в нем зародилось это дурацкое сомнение, не позволяющее сейчас поступить так же, как и всегда? Может, в тот день, когда он камнем пролетел несколько этажей, как-то особенно памятно под конец впечатавшись в такой твердый и невозмутимый асфальт в схватке с тем крылатым психопатом, он заработал что-то еще, помимо простого сотрясения. Потряхивало ведь тогда еще знатно. Или, может, это случилось еще раньше. Или совсем не в этом всем вообще дело.
Паук мог бы придумать не одну такую оговорку, полностью тем самым открестившись от какой-либо причастности к происходящему, мог бы наврать самому себе и на какое-то время даже поверить в собственную выдумку. Запросто. Кажется, у него на это был талант. Но переть против фактов было сложно, и сколько бы Питер не пытался ввести себя в заблуждение, трудно отрицать то, что творится прямо под твоим носом. Или, если быть конкретнее – ниже живота. Будто это и не его сейчас бросает в дрожь от одного только дыхания наемника на шее. Не его грудь дергается рвано, принуждая ловить ртом воздух. Не говоря уже о широкой ладони, ласкающей и вынуждающей паутиноголового тщетно пытаться сдержать тихие стоны, запрокинув назад голову, выгибаясь и ерзая. Пожалуй, сейчас уже было поздно заниматься всяким сочинительством – разум парнишки уже выстроил вокруг себя высокую и неприступную каменную стену, отгородившись тем самым от здравого смысла. Да и не хотелось ничего обдумывать. Сейчас Паркера терзали совсем иные желания, и, если бы он мог хоть сколько-нибудь ясно соображать, то они, эти желания, пожалуй, не просто бы его смутили, а вообще бы напугали. И, наверное, так оно и будет. Непременно будет, но потом. Питеру все-таки страшно нравилось это слово. Оно как бы отдаляет от тебя все неприятное и нежелательное – все потом. Потом он обязательно сядет и хорошенько подумает над своими действиями и их последствиями. Вычислит, насколько он здоров. Подумает еще о том чертовом асфальте, на котором, возможно, оставил после себя вмятину. Или нет, наверное, все-таки не о нем. В общем, о чем-то еще подумает, обо всем вообще подумает – потом, но не сейчас.
Сейчас, тесно прижатый всем телом к наемнику, Паркер явственно чувствует то самое доказательство его расположенности, которым грозил ему Уилсон, и шумно и рвано при этом выдыхает. Подобные шуточки он слышал от Красного не раз и даже не два, но для него они всегда тем и оставались – чем-то явно несерьезным. До этого момента. Взгляд будто туманится – Питер уже на грани, но он фокусирует его на Уэйде, припадая горячими губами к оказавшемуся совсем рядом виску, непроизвольно съезжает к уху, когда тот передвигается, горячо и хрипло выдыхает, подавляя очередной негромкий стон, а затем отзывчиво целует перехватившие его губы наемника, откидывая при этом назад руку и обнимая за шею в попытке удержать его на месте.
И, пожалуй, если у его помешательства есть имя, то Паркер сейчас готов был поклясться, что начинается оно на «Уэйд» и заканчивается на «Уилсон».